В Сети появилось интервью пожилой женщины из Марьинки, которая сказала примерно так: такого, что делают русские, не делали даже немцы. Мне не известно, застала ли она оккупацию или знает со слов родственников, но такое у нее убеждение. Моя бабушка тоже рассказывала, что при немцах они не терпели особых притеснений, а расстрелов и подобных ужасов - не видели. Надо отметить, что место, где жила моя бабушка, сейчас находится под оккупацией русских войск и их пособников. То есть это, не Западная Украина, а самый настоящий Донбасс.
Так случилось, что еще в 1929-30 годах, в этом городке была построена электростанция. Причем, оборудование было германское.
Турбины, котлы и прочее, были привезены и смонтированы немецкими инженерами. Насколько мне известно, до последнего времени все это исправно работало. Так вот, когда линия фронта ушла на Восток, в городе осталось немного немцев, а в основном - итальянцы и румыны. Видимо части ПВО и еще что-то. Никакой партизанщины не было и в помине. Бардак и грабежи, связанные с прохождением лини фронта, мгновенно прекратились. Людям дали возможность работать на восстановлении взорванных, отступающими КА, объектах инфраструктуры. Давали пайки и немного денег. Никто не голодовал. Многие женщины обстирывали и обшивали военных и за это получали дополнительные продукты.
Еще раз подчеркну, именно в этом городке, оккупанты вели себя абсолютно цивилизованно, что не шло ни в какое сравнение с коммунистами. То же самое было и в Европе. Та же оккупированная Франция жила нормальной жизнью. Там, куда не добиралось Гестапо, было тихо и спокойно. Именно военные не мордовали мирное население.
Примерно то же самое рассказывали пожилые жители Литвы. Я лично общался с таковыми в г. Каунас и недалеко от поселка Рукла. Местные бесхитростно выдали расклад, что при немцах им жилось просто замечательно. Про евреев ничего не говорили, а вот о коммунистах рассказали как есть. Гестапо там особенно делать нечего было. Как только КА начала отходить, литовцы сами перевешали своих коммунистов, а потому - жили спокойно и без проблем.
Похоже, что и в Украине было примерно так. Еще раз уточню, уничтожение евреев здесь не рассматривается ибо мне о евреях очевидцы не рассказывали. Из этого вывод. То, что мы знаем о временах немецкой оккупации - только часть правды, но отнюдь не вся. Там, где было активно коммунистическое подполье - были проблемы и у местных жителей. Часто подпольщики специально провоцировали немцев на жесткие меры. Конторские штучки работали как в начале войны, так и в ее конце. Сейчас то мы знаем, что Зоя Космодемьянская выполняла задание центра по уничтожению всего, что может пригодиться противнику. Лично она - жгла дома крестьян, за что и была поймана этими же крестьянами. А в конце войны, НКВДшники создавали ложные отряды ОУН и творили террор в Западной Украине. Почерк везде один и тот же. Как сказал Путин: мы пустим вперед женщин и детей, а сами будем стоять за ними.
Поэтому считаю, что Красная Армия и теперь ее наследница - армия РФ намного хуже германской армии. Именно армии. Красная армия грабила и насиловала все, до чего дотягивалась на оккупированных территориях. Именно Вермахт ничего подобного не творил, а если что и было, то в несопоставимых масштабах. Русские даже нормы грабежа приказами устанавливали. В зависимости от состава, военным позволялось грабить (брать трофеи) определенное количество вещей. А изнасилование и убийства были поставлены просто на поток и регулировались командирами соответствующих подразделений.
Нам вбивали в голову, что немецкая армия только и занималась, на оккупированных территориях тем, что жгла, убивала и грабила. Еще и фильм «Александр Невский» сняли, чтобы посильнее страху нагнать. Фильм - бред от начала и до конца, желающие могут почитать об этом соответствующий материал. Но большей части потомков, забивали голову жуткими фотографиями. Да, было и такое! Но русские творили со своим народом вещи гораздо более жуткие, но эти фото, естественно, никто показывать не станет. Самая гнусная ложь, это часть правды. Именно эта ложь вбита в копчики тех русских, которые пришли нас убивать. И делают они это отнюдь не в немецком стиле, а в советском, который по ужасу превосходит все, что можно придумать, от ацтеков, до инквизиции, от эшафота с гильотиной и до WWII.
Для того, что бы дать визуальный ряд тому, что было старательно спрятано от поколений советских людей о той войне, предлагаю посмотреть несколько примечательных фотографий.
Так что сравнивать немецкую оккупацию и оккупацию русскую, нам украинцам - не стоит! Не стоит хотя бы по тому, что немцы не соскабливали украинские надписи, не закрывали украиноязычные издания и вообще, не трогали украинское. Нынешний оккупант, давно переплюнул гитлеровские войска и это надо понимать четко и без компромиссов!
Видео с жительницей Марьинки:
Источник: anti-colorados
Комментарии
Тут они понимают меня, стремительно уходят, исчезают из поля зрения, и я с облегчением вздыхаю — хоть двух девочек спас, и направляюсь на второй этаж к своим телефонам, внимательно слежу за передвижением ча¬стей, но не проходит и двадцати минут, как до меня со двора доносятся какие-то крики, вопли, смех, мат. Бросаюсь к окну. На ступеньках дома стоит майор А., а два сержанта вывернули руки, согнули в три погибели тех самых двух девочек, а напротив — вся штабармейская обслуга — шофера, ординарцы, писари, посыльные. — Николаев, Сидоров, Харитонов, Пименов... — командует майор А.— Взять девочек за руки и ноги, юбки и блузки долой! В две шеренги становись! Ремни рас¬стегнуть, штаны и кальсоны спустить! Справа и слева, по одному, начинай! А. командует, а по лестнице из дома бегут и подстраиваются в шеренги мои связисты, мой взвод. А две «спасенные» мной девочки лежат на древних каменных плитах, руки в тисках, рты забиты косынками, ноги раздвинуты — они уже не пытаются вырываться из рук четырех сержантов, а пятый срывает и рвет на части их блузочки, лифчики, юбки, штанишки. Выбежали из дома мои телефонистки — смех и мат. А шеренги не уменьшаются, поднимаются одни, спускаются другие, а вокруг мучениц уже лужи крови, а шеренгам, гоготу и мату нет конца. Девчонки уже без сознания, а оргия продолжается.
Гордо подбоченясь, командует майор А. Но вот поднимается последний, и на два полутрупа набрасываются палачи-сержанты. Майор А. вытаскивает из кобуры наган и стреляет в окровавленные рты мучениц, и сержанты тащат их изуродованные тела в свинарник, и голодные свиньи начинают отрывать у них уши, носы, груди, и через несколько минут от них остаются только два черепа, кости, позвонки. Мне страшно, отвратительно. Внезапно к горлу подкатывает тошнота, и меня выворачивает наизнанку. Майор А. — боже, какой подлец! Я не могу работать, выбегаю из дома, не разбирая дороги, иду куда-то, возвращаюсь, я не могу, я должен заглянуть в свинарник. Передо мной налитые кровью свиные глаза, а среди соломы, свиного помета два черепа, челюсть, несколько позвонков и костей и два золотых крестика — две «спасенные» мной девочки.
Да, это было пять месяцев назад, когда войска наши в Восточной Пруссии настигли эвакуирующееся из Гольдапа, Инстербурга и других оставляемых немецкой армией городов гражданское население. На повозках и машинах, пешком старики, женщины, дети, большие патриархальные семьи медленно по всем дорогам и магистралям страны уходили на запад. Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек. Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами. Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует — нет, скорее, регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали. Нет, не круговая порука, и вовсе не месть проклятым оккупантам — этот адский смертельный групповой секс.
Вседозволенность, безнаказанность, обезличенность и жестокая логика обезумевшей толпы. Потрясенный, я сидел в кабине полуторки, шофер мой Демидов стоял в очереди, а мне мерещился Карфаген Флобера, и я понимал, что война далеко не все спишет. А полковник, тот, что только что дирижировал, не выдерживает и сам занимает очередь, а майор отстреливает свидетелей, бьющихся в истерике детей и стариков. — Кончай! По машинам! А сзади уже следующее подразделение. И опять остановка, и я не могу удержать своих связистов, которые тоже уже становятся в новые очереди, а телефонисточки мои давятся от хохота, а у меня тошнота подступает к горлу. До горизонта между гор тряпья, перевернутых повозок трупы женщин, стариков, детей. Шоссе освобождается для движения. Темнеет. Слева и справа немецкие фольварки. Получаем команду расположиться на ночлег. Это часть штаба нашей армии: командующий артиллерии, ПВО, политотдел. Мне и моему взводу управления достается фольварк в двух километрах от шоссе. Во всех комнатах трупы детей, стариков и изнасилованных и застреленных женщин. Мы так устали, что, не обращая на них внимания, ложимся на пол между ними и засыпаем. Утром разворачиваем рацию, по РСБ связываемся с фронтом. Получаем указание наводить линии связи. Передовые части столкнулись, наконец, с занявшими оборону немецкими корпусами и дивизиями. Немцы больше не отступают, умирают, но не сдаются. Появляется в воздухе их авиация. Боюсь ошибиться, мне кажется, что по жестокости, бескомпромиссности и количеству потерь с обеих сторон бои эти можно сравнить с боями под Сталинградом. Это вокруг и впереди.
Я не отхожу от телефонов. Получаю приказания, от даю приказания. Только днем возникает время, чтобы вынести на двор трупы. Не помню, куда мы их выносили. На двор? В служебные пристройки? Не могу вспомнить куда, знаю, что ни разу мы их не хоронили.
Похоронные команды, кажется, были, но это далеко в тылу. Итак, я помогаю выносить трупы. Замираю у стены дома. Весна, на земле первая зеленая трава, яркое горячее солнце.
«22 января 1945 г., согласно донесению Группы армий „Центр“, под Грюнхайном в округе Велау танки 2-го гвардейского танкового корпуса „настигли, обстреляли танковыми снарядами и пулеметными очередями колонну беженцев 4 километра длиной, большей частью женщин и детей, а оставшихся уложили автоматчики“… В Западной Пруссии, в неуказанном населенном пункте, в конце января длинный обоз беженцев тоже был настигнут передовыми советскими танковыми отрядами. Как сообщили несколько выживших женщин, танкисты (5-й гвардейской танковой армии) облили лошадей и повозки бензином и подожгли их: „Часть гражданских лиц, состоявших в большинстве из женщин и детей, спрыгнули с повозок и попытались спастись, причем некоторые уже походили на живые факелы. После этого большевики открыли огонь. Лишь немногим удалось спастись“. Точно так же в Плонене в конце января 1945 г. танки 5-й гвардейской танковой армии напали на колонну беженцев и перестреляли ее. Всех женщин от 13 до 60 лет из этого населенного пункта, расположенного под Эльбингом, красноармейцы беспрерывно насиловали „самым жестоким образом“. Солонин сообщает, что войска наших западных союзников освободили в Европе гораздо большие территории, чем Красная Армия. При этом их потери в 1945 году составили 70 тысяч человек. Потери же Красной Армии в том же году составили 800 тысяч человек. Историк пишет «Да, конечно, три четверти немецкой армии были на Восточном фронте; да, конечно, в апреле 45-го на Западном фронте немецкие солдаты толпами сдавались в плен. С этим никто и не спорит – вопрос в другом: ПОЧЕМУ солдаты вермахта десятками тысяч сдавались в плен на Западе и сражались до последнего патрона и последней капли крови на Востоке?.. 800 тысяч погибших – это „цена освободительной миссии“? Или плата за изощренные геополитические игры Сталина?» http://rubezh.eu/Zeitung/2010/06/18.htm
Посреди мостовой идут двое: женщина с узелком и сумкой и девочка, вцепившаяся ей в руку. У женщины голова поперек лба перевязана, как бинтом, окровавленным платком. Волосы растрепаны. Девочка лет 13-14, белобрысые косички, заплаканная. Короткое пальтишко; длинные, как у стригунка, ноги, на светлых чулках – кровь. С тротуара их весело окликают солдаты, хохочут. Они обе идут быстро, но то и дело оглядываются, останавливаются. Женщина пытается вернуться, девочка цепляется за нее, тянет в другую сторону. Подхожу, спрашиваю. Женщина бросается ко мне с плачем. – О, господин офицер, господин комиссар! Пожалуйста, ради Бога… Мой мальчик остался дома, он совсем маленький, ему только одиннадцать лет. А солдаты прогнали нас, не пускают, били, изнасиловали… И дочку, ей только 13. Ее – двое, такое несчастье. А меня очень много. Такое несчастье. Нас били, и мальчика били, ради Бога, помогите… Нас прогнали, он там лежит, в доме, он еще живой… Вот она боится… Нас прогнали. Хотели стрелять. Она не хочет идти за братом… Девочка, всхлипывая: – Мама, он все равно уже мертвый.
Выехали на площадь. У армейской повозки покуривали несколько обозников. Мы остановились. – Тут что, сильный бой был? – Какой там бой, они тикают, не догнать… И вольных ни одного не осталось. – Значит, заминировали, подожгли? – Кто? Немцы? Нет… Никаких мин не было, а пожгли наши. – Зачем? – А хрен их знает, так, сдуру. Усатый, насупленный солдат с ленивой злостью: – Сказано: Германия. Значит, бей, пали, чтоб месть была. А где нам самим потом ночевать, где раненых класть? Второй печально глядел на пожар: – Сколько добра пропадает. У нас все голые и босые, а тут жгем без толку. Беляев нравоучительно: – Награбили фрицы во всем мире, вот у них и много добра. Они у нас все жгли, а теперь мы у них. Жалеть нечего. Я подумал, что это просто неумная, неуклюжая попытка объяснить солдатам необъяснимую дикость. Такое «просветительство» свысока, фальшивая, утешительная болтовня «для народа» были мне всегда противны. Зачем говорить то, во что сам не веришь и знаешь, что слушатели не поверят? Возразил ему, впрочем, без ожесточенности. – Не их – себя жалеть надо. Бессмысленные разрушения нам вредны, а не им. ... Беляев поддакивал, но вдруг, заметив впереди черно-белую корову, азартно взвизгнул: «А ну, дави ее, дави!» Тупое рыло форда с ходу ударило в коровий бок. Но, видно, шофер все же был добрее начальника – притормозил. Корова только пошатнулась, ревнула и неуклюже, на трех ногах, отковыляла через неглубокий кювет в сторону, на поле. Беляев, выпучив глаза, отпихивал меня, вылезая из кабины, орал: «Эй, давай… Стреляй!… Огонь!… Жаркое будет!»
К вечеру въехали в Найденбург. В городе было светло от пожаров: горели целые кварталы. И здесь поджигали наши. Городок небольшой. Тротуары обсажены ветвистыми деревьями. На одной из боковых улиц, под узорной оградой палисадника лежал труп старой женщины: разорванное платье, между тощими ногами – обыкновенный городской телефон. Трубку пытались воткнуть в промежность. ... И вдруг выхватил сумочку. Старуха испуганно взвизгнула. Он присветил фонариком, вытряхнул из сумочки какой то мусор, нитки, карточки. – Meine Brotkarten!!!7 – взахлеб, с плачем. Беляев решительно: – Шпионка! Расстрелять… бога мать! Вытаскивает пистолет. – Ты что, очумел? Взбесился? Хватаю его за руку. Убеждаю. Ругаюсь. Сзади возня. Оглядываюсь. Младший из солдат оттолкнул старуху с дороги в снег и выстрелил почти в упор из карабина. Она завизжала слабо, по-заячьи. Он стреляет еще и еще раз. На снегу темный комок, неподвижный… Мальчишка-солдат нагибается, ищет что-то, кажется, подбирает горжетку. ... Наша машина остановилась шагах в пятидесяти от входа: дальше проезда нет. Все забито. Ящиками. Машинами. Стоят два танка. Старший лейтенант предупреждает: «У вас бойцы есть? Пусть следят. А то тут танкисты и черт-те кто балуются… грабят, баб мнут, убить могут». В это время сзади неистовый женский вопль… В тот пакгауз, куда сгружаемся мы, вбегает девушка: большая светло-русая коса растрепана, платье разорвано на груди. Кричит пронзительно: «Я полька… Я полька, Иезус Мария… Я полька!» За ней гонятся два танкиста. Оба в ребристых черных шлемах. Один – широконосый, скуластый, губатый – злобно пьян. Хрипит руганью. Куртка распахнута, бренчат медали, звезда ордена Славы. Второй спокойнее, незаметнее, цепляется за товарища.
RSS лента комментариев этой записи