Сегодняшнее «ползучее» обострение обстановки на фронте в очередной раз ставит под вопрос шансы на успех «минского процесса», стартовавшего еще в сентябре 2014 и, строго говоря, так и не достигшего ни одной из заявленных целей

Напомним фабулу. Во второй половине августа прошлого года в боевых действиях на Донбассе произошел перелом в пользу сепаратистских формирований, самым известным последствием которого стал иловайский котел.

Украинское командование винит в этом прямое вмешательство Вооруженных сил РФ. Вместе с тем существуют многочисленные свидетельства, что открытые артиллерийские обстрелы украинских военных с территории России приобрели постоянный характер еще в июле.

В августе границу уже стали переходить полноценные российские батальонно-тактические группы. Одна подобная группа 13 августа была накрыта в районе Снежного то ли массированным ударом «Града», то ли ракетой «Точка-У». В результате удара 18-я мотострелковая бригада РФ потеряла, по разным данным, до 120 человек. Впрочем, официально в ВСУ никогда не подтверждали, но и не опровергали эту информацию.

В условиях обстрелов через границу и прямого российского вторжения украинское командование не применило никакого запасного плана (вероятно, его просто не было). Имевшийся же план сводился к отсечению сепаратистских анклавов от границы с РФ. В итоге украинские силы оказались зажатыми между сепаратистскими формированиями и российской армией, что привело к череде чувствительных поражений, позволило боевикам вернуть контроль над частью ранее освобожденных территорий и даже выйти к побережью Азовского моря (хотя стратегически важный Мариуполь, освобожденный еще 13 июня, и сегодня остается украинским).

К началу осени разгром продвинувшихся вперед правительственных сил был в основном завершен. В этой-то ситуации и произошла первая встреча в Минске, призванная остановить боевые действия.

Собственно, встреча была «первой» только в том смысле, что впервые состоялась в Минске. Так называемая трехсторонняя контактная группа по мирному урегулированию конфликта существовала еще с июня, и еще 23 июня в Донецке с главарями сепаратистов встречались в качестве украинских представителей Леонид Кучма и Виктор Медведчук, а от ОБСЕ в ней участвовала Хайди Тальявини (ранее руководившая группой по расследованию причин российско-грузинской войны 2008 года; впрочем, никакого однозначного вердикта та группа так и не сформулировала).

26 августа в Минске произошла встреча Петра Порошенко с Владимиром Путиным. А 5 сентября там же был подписан «Минский протокол». Именно в нем впервые были сформулированы все те требования, которые с тех пор вновь и вновь звучат на разных стадиях переговорного процесса. Среди основных:

— незамедлительное прекращение огня и мониторинг ОБСЕ за неприменением оружия;

— безотлагательное освобождение пленных с обеих сторон;

— «особый статус» для сепаратистских регионов;

— амнистия для «участников событий в отдельных районах Донецкой и Луганской областей»;

— проведение на мятежных территориях местных выборов;

— восстановление полного контроля Киева над российско-украинской границей;

— вывод «иностранных войск, незаконных вооруженных формирований и наемников»;

— принятие Киевом «программы экономического возрождения Донбасса».

Обтекаемые формулировки сразу закладывали сомнения в действенности плана. Лишь один пример – пункт о выводе иностранных войск и наемников из зоны АТО. Киев подавал это как требование вывода российских войск, боевики же наличие таких войск отрицали (и отрицают до сих пор), вместо этого настаивая, что в АТО якобы воюют подразделения западных стран и речь должна идти именно о них.

19 сентября Кучма и лидеры «ДНР» и «ЛНР» Захарченко и Плотницкий подписали в Минске меморандум, конкретизировавший сроки и форму отведения тяжелых вооружений, обмена пленными и т. д. Накануне Верховная Рада под давлением Банковой приняла пресловутый закон «об особом статусе» (правильное название – «Об особом порядке местного самоуправления в отдельных районах Донецкой и Луганской областей»). По сути, документ закреплял «хотелки» сепаратистов и Москвы, ставя их в зависимость от одного факта: проведения местных выборов в т. н. Новороссии по украинским законам 7 декабря 2014 года.

Однако ни полного прекращения огня и отвода оговоренных меморандумом вооружений, ни полноценного обмена пленными не произошло. Окончательно же похоронили «Минск-1» сепаратисты, объявив на подконтрольной им территории «выборы» 2 октября.

Таким образом, закон «об особом статусе» стал, юридически выражаясь, никчемным (да-да, есть такой термин). Тем не менее отменять его не стали. Более того: анекдотическим образом он и теперь указывает, что местные выборы, необходимые для его вступления в действие, должны пройти… 7 декабря 2014 года!

Сегодня уже очевидно, что это был тот «предохранитель», который украинские переговорщики смогли вмонтировать в текст меморандума. Можно ли было сделать больше – вопрос, ответ на который, вероятно, дадут мемуары и/или журналистские расследования, время которых пока не пришло… Единственный плюс, о котором можно говорить с уверенностью, – это собственно требование закрепить «особый статус» законодательно.

Многие украинские патриоты сочли это «зрадой» — и политически, несомненно, принятие закона Украины по требованию сепаратистов было поражением. В то же время на Банковой нашли способ обставить дело таким образом, чтобы уклониться от выполнения меморандума. Ведь этот документ не является международным договором, Рада его не ратифицировала – а значит, высшую силу имеет именно закон. Приняв закон, Киев продемонстрировал «добрую волю»; не выполнив его, сепаратисты отказались от соблюдения меморандума. В глазах Запада все должно было выглядеть именно так.

Увы, практика, как обычно бывает, внесла свои коррективы. В январе сепаратисты захватили Донецкий аэропорт. Еще до этого стало известно, что линия разграничения, прописанная в минском меморандуме, на самом деле предполагала переход аэропорта под контроль противника. Это сильно ударило по престижу властей: выходило, что «киборги» гибли зря.

История повторилась в феврале, когда враг предпринял мощное наступление на Дебальцевский клин, где укрепленные позиции ВСУ с трех сторон были охвачены силами сепаратистов. В разгар этого наступления и произошел «Минск-2». История 16-часовой дипломатической эпопеи с участием президентов Украины и России, президента Франции Олланда и канцлера Германии Меркель все еще слишком известна, чтобы повторять ее подробно. Важнее то, что особых новшеств очередной подписанный документ по сравнению с прошлогодними протоколом и меморандумом не содержал.

Кому-то это покажется странным – но это именно так. Новелл, по сути, было две. Во-первых, требование закрепить «особый статус» непризнанных «республик» непосредственно в Конституции Украины. А во-вторых – четкий временной рубеж возвращения границы с Россией под украинский контроль. Как было сказано в итоговых договоренностях, это должно произойти не позднее конца 2015 года – но только при выполнении всех остальных условий.

Сепаратисты снова проигнорировали основополагающее требование о прекращении огня: сконцентрировав максимальные силы, они все-таки взяли Дебальцево, хотя огонь на остальных направлениях практически не велся. Ожидали ли этого в Киеве и западных столицах – неизвестно. Известно, однако, что никакой особой реакции на этот факт не было. Внятных объяснений причин, по которым ВСУ не нанесли отвлекающего удара на любом другом участке фронта, общественность не получила до сих пор.

Далее же Киев вновь пошел по накатанному пути. 17 марта Рада одобрила законопроект Порошенко о добавлении в закон «об особом статусе» статьи 10. Эта статья ставила выполнение всех выгодных боевикам и Кремлю условий «Минска-2» в зависимость от проведения местных выборов на сепаратистских территориях по украинским законам, с участием украинских партий и украинских СМИ, а также от разоружения боевиков и т. д.

Иначе говоря, закон гарантировал «особый статус» лишь после фактической капитуляции «Новороссии». Неудивительно, что лидеры боевиков его не восприняли. С другой стороны, и в ЕС, и в США хотели бы, чтобы Украина соблюла пусть не дух, но букву минских соглашений, свидетельство чему – настойчивые «пожелания» все-таки зафиксировать «особый статус» в Конституции. Читатели помнят, с какими баталиями происходило голосование за проект конституционных изменений о децентрализации, где упоминание об «особом статусе» все-таки закрепили – сначала в Переходных положениях, а буквально в ночь перед голосованием – и в теле Основного Закона.

Правда, если конституционную реформу закрепят окончательно (для чего в сентябре Рада должна дать 300 голосов), это еще не даст «Новороссии» ничего. Ведь проект реформы всего лишь ссылается на закон, а тот, как подробно поясняется выше, не работает и работать в данном виде не может, потому что сложить оружие ни боевики, ни Москва не готовы.

Из экскурса в историю «минского процесса» следует, что Россия преследует две цели. Либо вынудить Киев принять мятежные республики на своих условиях и тем на многие годы связать ему руки во всем – от социально-экономической до внешней политики. Либо же добиться очередных договоренностей, которые засвидетельствуют ослабление Киева и в идеале вызовут внутреннее восстание/переворот, которое повергло бы Украину в хаос и сделало невозможной финансовую поддержку Запада, сколь малой она ни кажется украинцам.

Для достижения обеих этих целей Москва может задействовать лишь один механизм – очередное военное наступление, которое завершилось бы чем-то вроде иловайского или дебальцевского поражений и подорвало бы дух украинской армии и тыла. Так как минские соглашения не работают уже год, подобное наступление кажется лишь вопросом времени. Предотвратить его могут только готовность украинских военных и решимость Запада радикально ужесточить антироссийские санкции.

Александр Михельсон, politeka.net

You have no rights to post comments